Алхимики. Плененные - Кай Майер
Шрифт:
Интервал:
У меня тут была интрижка – так, ничего серьезного, – так вот, она работает в санатории, то есть, по правде сказать, в сумасшедшем доме. Зачем приукрашивать? Это попросту психушка. Один из пациентов – гермафродит; то есть этого слова она не употребляла, но он полумужчина, полуженщина. Никто не знает, откуда он, потому что разговаривает он только во сне, под наркозом, как правило, по-немецки или по-итальянски. Возраст тоже сходится – лет 35–40. Доставили его под именем Леписье, хотя он не француз. Леписье по-французски – лавочник. В переводе на латынь – Инститорис. Или я себя накручиваю? Не знаю. Фамилия отца, собственно говоря, не Инститорис. В своей прежней жизни (а может быть, и сейчас) он использовал самые разные имена, но это – никогда. И все же я не могу поверить, что это совпадение.
Я не могу этого так оставить. Да, он для меня ничего не делал – по крайней мере, в последние десять лет. Не приходил, не писал, не подавал признаков жизни. Но отец Гюстав говорил, что мы должны быть лучше тех, на кого держим обиду. И я хочу быть лучше. Я хочу ему помочь. Я ничем ему не обязан, но все равно он мой отец.
Конечно, это может оказаться не он. Но гермафродит? Того же возраста? И с таким именем? Я перестал верить в случайности. В искусстве многое выглядит как случайность, а на самом деле это замысел. И в жизни так же.
Сегодня я уверен в этом, завтра, может быть, передумаю. Таков мой характер; ты называла это нерешительностью. Я попытаюсь с ним связаться и выяснить, почему его туда поместили. Кто так распорядился. Не натворил ли отец чего. Кое-какие справки я уже навел. Пока понятно только, что это не обычная психиатрическая лечебница.
Ты как-то сказала, что всегда любила моего отца. Поэтому я решил тебе это рассказать. А любил ли его я? Когда-то да, но это было давно. А потом он бросил меня и исчез. Мы знаем, кто в этом виноват.
Я очень скучаю по тебе, Тесс. Пожелай мне удачи. Или ему. Или нам обоим.
Всегда твой
Джиан
P. S. Не рассказывай ничего матери, если будешь с ней говорить. У нее был шанс. Она утверждает, что любила отца, но то, что она сделала, не имеет ничего общего с любовью. Она хотела, чтобы он принадлежал ей одной, такая уж у нее натура. И если этот гермафродит – в самом деле мой отец, нужно держать его от нее подальше. Она один раз уже все испортила.
P. P. S. Если бы это ее закрыли в психушку, я бы и пальцем не пошевелил. Ни. Одним. Пальцем.
Почему, когда она уезжает из замка, море всегда серое?
Во время переправы Аура увидела неподалеку еще одну лодку – крохотный ялик без мотора. Весла были подняты. Ялик покачивался на волнах на полпути к Погребальному острову. Даже при полном штиле, как сегодня, было небезопасно пускаться в путь на такой скорлупке: течение могло в два счета вынести ялик в открытое море.
Между скамьями виднелась одинокая фигура в развевающемся белом платье. Ветер трепал светлые волосы Сильветты, но та оставалась невозмутимой. Стояла с таким видом, словно уже сотни раз выходила на утлой лодчонке в море и знала эту коварную пучину как свои пять пальцев.
В руках у Сильветты был холщовый мешок. В ялике лежало еще несколько таких же: серые горбики выступали над бортами. Сильветта повернулась спиной к Ауре и к берегу, сунула руку в мешок и размашисто бросила что-то в волны. Аура прищурилась, вглядываясь.
Ракушки. Коллекция матери.
Покои Шарлотты в западном крыле замка были битком набиты ракушками. Счет шел на тысячи: украшения из ракушек, инкрустированные ракушками рамы картин и зеркал, отделка мебели, нашивки на дорогих платьях и шляпах. Но большая часть просто хранилась в шкатулках, блюдах, банках, как заспиртованные уродцы.
Самые крупные и красивые ракушки Шарлотте привозил Фридрих из Африки – с побережья Намибии и из других колоний на краю света. Они утешали Шарлотту в мрачном замке, служили ей окном в мир по ту сторону дюн.
Всю дорогу до берега Аура смотрела, как Сильветта пригоршнями размашисто бросает ракушки за борт. Ялик плясал на волнах, но Сильветта стояла прямо, ни на что не опираясь, будто срослась с лодкой. Она возвращала морю то, что всегда ему принадлежало.
Аура прошла по сходням на берег. На узкой дороге ждал вызванный из деревни автомобиль. Дорогу построили недавно, но зыбучие пески уже грозили ее поглотить.
Садясь в машину, Аура в последний раз оглянулась.
Сильветта вытряхнула из мешка в море остатки ракушек, запрокинула голову и вскинула руки. Волосы, освещенные лучами солнца, развевались на ветру. Она выпустила из рук мешок, и он полетел по воздуху, словно кусочек незакрашенного холста на картине.
В Берлине сотрудники «Аэро Ллойд» погрузили багаж Ауры в самолет, но чемоданчик, собранный в лаборатории Нестора, она несла к трапу в руках.
Аэропорт Темпельхоф открылся всего год назад. Три взлетно-посадочных полосы, два ангара, административный корпус и несколько складов. К самолету на Париж шло совсем немного народу – Аура насчитала четырнадцать пассажиров. Полеты были дорогим удовольствием, особенно за границу. Хотя заграничную пошлину в пятьсот марок, которую ввел рейхспрезидент Эберт в апреле этого года, отменили уже спустя несколько месяцев, билеты все же стоили целое состояние.
Из-за экономического хаоса в Германии деньги обесценивались буквально на глазах. За бумажной маркой последовала рентная, а с августа в обращение выпустили рейхсмарку. Еще в прошлом, 1923 году Аура заплатила за железнодорожный билет Мюнхен – Берлин более миллиона. С тех пор нули сократили и цены перестали так пугать, но всякий раз, приезжая в Германию, Аура останавливалась перед вывесками обменных пунктов, морщила лоб и качала головой, сетуя на то, что творится у нее на родине.
В самолете было тепло и душно. Немногочисленные пассажиры равномерно распределились по салону. Ауре досталось место недалеко от входа. В ожидании вылета она задумчиво рисовала в записной книжке знак из часов в столовой.
Рядом с ней сел седой человек – ухоженный и хорошо одетый, явно не моложе восьмидесяти. Не прошло и нескольких секунд, как Ауру мучительно затошнило. Еще до взлета она пересела на другое место, но было уже поздно.
Рядом со стариками ей неизменно становилось дурно. Примерно половина пассажиров в небольшом самолете была старше семидесяти – еще одно следствие дороговизны авиаперелетов.
Вскоре она уже стояла на коленях в туалетной кабинке, сплевывая желчь в унитаз и молясь о том, чтобы поскорее оказаться на земле или – еще недостижимей – поскорее умереть.
Из Берлина Аура отправила сыну телеграмму, но не рассчитывала всерьез, что он ее встретит. Однако Джиан ждал ее у выхода из аэропорта.
На нем был темный костюм, рубашка с белоснежным воротничком и длинное пальто. Черные волосы аккуратно пострижены, кожа пахла душистым мылом. Только под ногтями оставались разноцветные следы краски.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!